С детства у меня были роскошные каштановые локоны, и мне было жалко расставаться с ними. Я оттягивала этот момент, как могла, но в последнее время у меня седые корни стали требовать внимания каждую неделю.
Хватит бороться с природой, сказала я себе. Мне в этом году будет уже 70. Я никогда не делала себе ботокс или подтяжку, пришла пора попрощаться и с каштановыми прядями. Мой парикмахер Мишель сочувственно покачала головой, когда я сообщила ей о своем решении, но у нее был свой корыстный интерес, разумеется.
Реакция мужа меня поразила. Он 48 лет видел меня такой, и мысль о том, что я перестану краситься его напугала. «Я люблю твои волосы!»
Пришлось объяснять ему, что это больше не мой цвет. Ему-то хорошо, он совершенно седой и его эта благородная седина только украшает. В конце концов он согласился, что это мое право решать.
Я смотрела на своих подруг, которые стареют с достоинством и завидовала тому изяществу, с которым они это делают.
Мне никогда не было легко с волосами:50-е годы. Я родилась с копной вьющихся соломенных волос, жестких как проволока. Мама со вздохом расчесывала меня и постоянно спрашивала у бога, в кого из предков я такой родилась.
Моя стандартная прическа выглядела как «пудель с бантиком»
60-е годы. Я химически расправляла свои кудри два раза в год. Воняло страшно, и несколько раз я получала химические ожоги кожи. Нет, не сама, это работа маминого парикмахера.
70-е годы. Я открыла для себя обертывание. Час я сидела под феном с волосами, завернутыми вокруг головы наподобие тюрбана, и затем еще час — с тюрбаном из волос, но завернутым в другую сторону. Времени съедало массу, зато никакой химии, ожогов и выпадения волос.
70-е и 80-е. Спасибо Анджеле Дэвис и другим афроамериканцам, давшим моду на свой стиль — я могла ходить естественным одуваном, не расчесываясь, это было даже круто. Впрочем, у меня росло двое детей, и мне было все равно не до укладки.
90-е. Дети в школе, а я работаю полный день. Я сократила укладку до пары минут в день.
2000-е. Я вышла на пенсию.
Я больше не работаю в издательстве, я веду свои дела как фрилансер из дома, и моя одежда — это штаны для йоги. Причесываться? Для кого? Краситься? Зачем?
Но я не могла остановиться. У меня всегда были веские причины — то свадьба дочери, то свадьба сына. На этом мои внутренние оправдания закончились. И я решилась.
Через пять месяцев после этого я не увидела в зеркале благородную седую даму. Нет, мои волосы были пего-желтыми. Мои подруги при встрече беспокоились, не заболела ли я? Нет, просто седею. «Ух ты, круто!»
Я долго беспокоилась из-за своей пегости, пока не пришла к парадоксальному выводу. Я наблюдала за подростками с кислотными прическами. Я видела девушек, выкрашенных в платиновый блонд или вороново крыло, которое им совершенно не шло. Я видела своих ровесниц с фиолетовыми волосами или синими прядями в челках.
Все эти люди носили не свой цвет. Миллионы людей.
Так почему я должна стесняться того, что я хочу свой каштановый цвет волос, а не это безобразие цвета мокрой половой тряпки?
Нет, естественность и все такое — это хорошо, но не ценой отвращения к себе при взгляде в зеркало. Может быть, я вернусь к ношению седины, но уж точно не сейчас, лет в 80.
У меня растет рыжая внучка и на нас часто показывают: «Вот, видно, что родная кровь».
Да, это так. И пусть я осталась по-настоящему рыжей лишь в душе, мы с ней обе рыжие девочки.
